Что я на это могла ответить? Она была абсолютно права. В самую точку попала. Опять. У меня вдруг возникло ощущение, что я оказалась у ног маленького Будды и этот мудрый ребенок по капле проливает на меня свет истины, сидя между подставкой для горшков и мешком старого удобрения.
– Сэм… – Я хотела сказать ей, что она великолепна, но мы вдруг услышали голос моего папы, и он приближался.
– Конечно, Джейк, – нарочито громко прокричал он. – Я одолжу тебе лопату для снега. Сейчас достану ее из сарая.
Дверь распахнулась, и перед нами оказались наши отцы с фальшивым удивлением на лицах. Но я в этот раз не стала критиковать их за притворство. Я сама сделала вид, что крайне поражена.
– Саманта! – воскликнул мистер Пиклер. – Вот ты где! А мы обыскались! – Оттолкнув меня в сторону, он кинулся обнимать дочь.
Она немного посопротивлялась, но не слишком убедительно.
– Да? Если вы так уж меня искали, зачем ты сюда за какой-то дурацкой лопатой пришел?
Мистер Пиклер пригладил волосы и соврал на ровном месте.
Ну, то есть я решила, что это вранье.
– Потому что мама очень взволнованна, она ходит взад-вперед по дорожке перед домом – босая. И отказывается идти домой. Я хотел снег убрать. Но потом собирался продолжить поиски.
– Собирался? Она взволнованна?
Сэм как будто купилась. Может, просто ей хотелось в это верить.
– Конечно, обезьянка. – Он обнял ее крепче. – Мы же без тебя жить не можем.
Я себя считаю мастерицей по разоблачению лжи, и я поняла, что это – правда. Сэм тоже, поскольку она обняла отца.
– Пожалуйста, вернись домой, – попросил он.
– К кому домой? К тебе или к маме?
– Знаешь что? Где ты, там и есть дом. Дом становится домом благодаря тебе. Идем?
Сэм встряхнула волосами. Театрально. Это хороший знак.
– Ну, может, на одну ночь, питекантроп.
Разумеется, все понимали – и Сэм, наверное, тоже, – что она вернется не на одну ночь. Но мы согласились с тем, чтобы последнее слово осталось за ней, ведь ей важно было, чтобы ее услышали.
Мы все вышли из сарая.
Сэм с отцом пошли по снегу, и он обнимал ее на ходу. Мой папа тоже обнял меня, и мы отправились домой.
– Ты хороший человек, Фиона, – сказал он.
Я не то чтобы ему всецело поверила, но, к своему удивлению, и не согласиться не могла.
Прогресс, подумала я.
В понедельник утром, после первого урока, с улицы донесся оглушительный визг мегафона. Сомнений и быть не могло: это моя мама. Я подбежала к окну. Во дворе кучка народу маршировала по кругу. С плакатами. Они устроили пикет. Мегафон снова взвизгнул, и мама закричала: «Гой-гой-гой!», а остальные пикетчики – я надеялась, что это были родители остальных учеников, – продолжили: «Брачный курс долой!»
Очевидно, это и была ее «прекрасная идея», на которую ее вдохновило папино упоминание о Элизабет Кэди Стэнтон. Серьезная забастовка на снегу.
Если бы это была не моя мама, я бы решила, что это круто. Атак…
– Это твоя мать? – Возле меня оказалась Кэлли Брукс и скривила губы с очевидным презрением.
Я совершенно не намеревалась показывать ей, сколь глубоко униженной я себя чувствую.
– Да, моя! А твоя где? Почему не пришла на помощь?
Кэлли отвела взгляд и разгладила свой свитер с ромбиками на животе.
– На работе, – пробубнила она. – Но петицию она подписала. Письмо отправила.
– А… – Больше мне нечего было сказать, ни с агрессией, ни как иначе.
Пикетчики ходили перед школой целый день. Когда директриса начала зачитывать послеобеденные объявления, ее услышали и на улице, потому что там тоже висели динамики. В ответ они врубили мегафоны на полную и заглушили ее голос.
Когда прозвенел последний звонок, мама и Сибил Хаттон, президент Ассоциации родителей и учителей, остались обсуждать свою победу, так что я все равно поехала домой на велике.
Там меня ждало сообщение на автоответчике о том, что мои контактные линзы готовы. Они больше не были нужны мне для выступлений. Но поскольку я уже оплатила их, то решила, что можно и забрать. Папа вернулся домой рано, так что я взяла его машину и поехала в торговый центр, где располагалась «Оптика».
Припарковавшись, я по грязному снегу поперлась к входу. Оказавшись в стеклянном вестибюле, я принялась брыкать ногами, чтобы скинуть грязь с кедов. Подняв голову, я увидела Марси. Она стояла в самом торговом центре и смотрела на меня через дверь.
Вот дерьмо. Первый понедельник месяца. Она сегодня делает ногти. Как я могла забыть?
Возможности избежать встречи с ней не было. Набрав в легкие побольше воздуха, я потянула на себя дверь. В нос мне ударил запах корицы из лавки с кренделями.
– Привет, Мар, – сказала я, хотя собиралась назвать ее Марси.
– Привет, Фион. Как дела?
Хотя я была уже не на промозглой улице, а в теплом помещении, я все равно потуже запахнула куртку.
– Да так, пришла за контактными линзами.
– А. – Она натянула лямки сумки повыше на плечо. – Я думала, ты очки любишь носить.
Я повернула руку ладонью вверх:
– Я заказала их две недели назад для выступления. Забрать-то все равно надо.
– Да, Ге… – Мар осеклась, потом заговорила вновь. – Я слышала, что ты больше не участвуешь. – Она смотрела в сторону, вверх, куда угодно, только не на меня.
Я фыркнула:
– Мои потуги все равно и участием-то нельзя было назвать.
Молчание. Лишь рождественская инструментальная музыка лилась из динамиков. Я понимала, что Мар гложут сомнения – не рассмеяться ли? Меня от этого наизнанку выворачивало. Моя подруга, какой я ее знала, либо рассмеялась бы вместе со мной, либо велела бы «не говорить так, потому что сама попытка достойна уважения». Желание враждовать с ней совершенно меня покинуло. Все, с меня хватит.